ЛОВА, вынесенные в заголовок этого очерка, принадлежат известно­му тверскому поэту, автору почти двух десятков книг Сергею Черному. Это строка из его стихотворения «Фронтовик», посвященного отцу, Владимиру Иосифовичу ЧЕРНОМУ - Заслуженному строителю России, фронтовые подвиги которого были отмечены несколькими орденами и медалями. Владимир Иосифович ушел из жизни ровно пять лет назад, 8 мая 2008 года, накануне праздника Победы^ который был ему очень дорог, потому что в этот день, в последний день войны, он, можно сказать, родился второй раз, будучи на краю самой смерти...

Иначе он не смог бы, работая после войны на стройке, закончить и техникум, и институт, не смог бы стать крупным организатором и руководителем производства.

И еще одна черта характера Владимира Иосифовича, о которой мне из­вестно со слов моего двоюродного брата Николая Жигачева, работавше­го в арматурном цехе тверского завода ЖБИ-1. Директором Владимир Иосифович был суровым, вспыльчивым но быстро усмирял свои эмоции и жа лел человека, даже виноватого в чём то. Это было настоящим, а не показ ным проявлением человечности. 3а что его уважали и любили.

Люди, прошедшие через горнил войны, понимали и прощали мелкие человеческие слабости. У них, видевших много боли, страданий и кро- ви, было особое отношение к жизн и людям. Они никогда не могли прощать только подлости

Вот такие они были — фронтовики, победители, созидатели будуще го! Закончить этот рассказ об одно из них хочется опять-таки стихотвор- ным слогом Сергея Черного:

Простите нас за то,

что понимать

мы стали слишком поздно,

какой ценой оплачен был

стяг над рейхстагом

и победный гимн.

Не всем вам

по заслугам

было воздано.

Кто жив ещё,

вам — Слава!

И Память Вечная —

всем,

кто погиб!

Владимир ФЁДОРОВ

Фото из семейного альбома СВ. Черного

— Отец редко вспоминал о жизни на войне, о фронтовых буднях и каких-либо боях, — рассказывает Сергей. — Да и я по молодости лет не особенно интересовался этим, о чем сейчас очень и очень жалею. Но всё-таки кое-что запомнилось из его рассказов. Когда повзрослел и сам стал студентом инженерно-строительного факультета политехнического института, мы стали с ним чаще и ближе общаться. О войне отец чаще всего вспоминал именно в майские дни, приговаривая при этом, мол, и тебя бы, сын, не было, если б мне на войне так не везло. А везучим человеком он точно был! Судите сами...

Дивизия, в которой воевал Владимир Черный, с боями продвигалась всё дальше и дальше на запад, бои шли уже в Венгрии. Однажды отделение Черного остановилось передохнуть. Девять человек присели в кружок, закурили. И вдруг прилетела и взорвалась среди них немецкая мина. Восемь бойцов погибли сразу, а сержанту Черному осколками только посекло руку. Так он с ними и ходил по­том всю жизнь!

А 9 мая победного 1945 года под Прагой был другой случай с гораз­до менее счастливым исходом. Тогда усталые бойцы прилегли на ночлег прямо около своей пушки. Все уже заснули, когда глубокой ночью раздались вдруг выстрелы и взрывы. Как потом выяснилось, это женский эсэсовский батальон «Мстим за мужей!» прорывался из нашего окружения на запад. Отъявленные эсэсовские мстительницы шли напролом, сея вокруг смерть. Около пушки разорвался фауст-патрон, и орудие, стоявшее на пригорке, стремительно покатилось вниз. Мощная, тяжелая пушка проехала по распростертому на земле телу командира орудийного расчета, переломав и раздробив кости.

Когда Владимира Черного привезли в госпиталь, врачи, посмотрев на его раздавленные ноги и бедра, настроились было на ампутацию. Но главный врач, взглянув на молодое лицо бойца, а тому исполнилось тогда едва восемнадцать.

покачав головой, решил: «Исправить что можно — и в гипс! Авось да срастется!» Так была решена его судьба, его жизнь.

Вот и заковали его тогда всего в гипс до самой шеи: только руки и оставили на свободе. Тяжело было лежать на спине практически без

 движения восемь долгих месяцев подряд, почти до конца года. Но он выдержал все муки, выдюжил все страдания, а потом вновь научился ходить на своих ногах. Упорства и терпения, концентрации воли ему было не занимать. Об этом говорили мне все, кто его близко знал, с кем он общался.